Во имя долга и спасения души. Поэт К. Р. и Страсти Христовы в Обераммергау - Светлана Куликова

В дневнике великий князь не пишет, как родственники обсуждали свои впечатления (он вообще крайне редко передает подробное содержание бесед), но через все записи проходят две важнейшие для него темы: верность долгу – молодой князь, послушный отцу – морскому министру, занимается нелюбимой, тягостной, но неизбежной флотской службой) и выбор духовного пути: «Этот 1880 год вообще был трудным для Константина. Не случайно <…> появилась такая запись в его дневнике: „Я желал бы принять мученическую смерть. Но далеко мне до этого, не такую я жизнь веду <…> Большею частью у меня есть стремление или к самому крайнему благочестию или к необузданному разврату: редко я остаюсь в состоянии, среднем между этими крайностями. <…> То я сочиняю стихи, то пишу музыку, то готовлюсь в государственные люди. <…> Как мне досадно, что на вид я всем нравлюсь, что меня находят премилым молодым человеком <…> а <…> внутри <…> гниль и всякая нечистота. Впрочем, я верую в милость Божию, я не теряю надежды сделаться порядочным человеком“ <…> (13 июля)».12

В копилку духовного становления поэта К. Р. ложатся и события того года, оказавшие в последствие большое влияние на его творчество: вышло в свет и благосклонно принято обществом собрание его стихов, он познакомился с Достоевским и Чайковским, который в дальнейшем будет активно подвигать поэта к работе над евангельской драмой. «Петр Ильич Чайковский, не задумываясь, воодушевлял К. Р. на создание „крупного произведения“, словно подслушав желание поэта: „Так как Вы имеете счастье обладать живым, теплым религиозным чувством (это отразилось во многих стихотворениях Ваших), то не выбрать ли Вам евангельскую тему для Вашего ближайшего крупного произведения? А что, если бы, например, всю жизнь Иисуса Христа рассказать стихами? Нельзя себе представить более колоссального, но вместе с тем и более благодарного сюжета для эпопеи“ <…> (15 октября 1889 года)».13

Одновременно с исполнением долга земного, великий князь не оставляет своей духовной миссии – литературной деятельности, евангельская тематика в его стихах получает развитие.

Анализ стихотворных текстов мы оставим другим исследователям, предмет наших размышлений – жизнь поэта до встречи с мистерией в Обераммергау и сама эта встреча как часть пути к масштабному духовному произведению.

Убийство императора Александра II в марте 1881 года меняет жизнь всей семьи. «Потерял опору бытия и отец Константина, истинный двигатель Александровых реформ, теперь ненужный новому времени и новой власти. Константину сказали, что пропадает отец у бывшей балерины Анны Кузнецовой, с которой, оказывается, имел давнюю связь и общих детей <…> Перед плаванием на „Герцоге“ Константин поделился с сестрой Олей своими мечтами о тихой семейной жизни, фантазировал, какой у него будет дом – обязательно в чисто русском вкусе, похожий на терем. Он надеялся, вернувшись из плавания, жениться. <…>».14

Женитьбе своей великий князь придавал огромное душеспасительное значение.

24 марта 1882 года он пишет в дневнике, как получил совет поскорее расстаться с холостой жизнью: на Страстной неделе, в Афинах, на исповеди в русской церкви отец Анатолий, которому Константин покаялся в невозможности освободиться от противоестественных увлечений, «…еще ниже склонился к аналою, развел руками и посоветовал мне чаще читать о Страстях Христовых и вступить в брак».15

Великий князь незамедлительно приступает к исполнению наказа своего духовника – не относит ли данный факт начало замысла «Царя Иудейского» на пять лет ранее срока, означенного П. Данильченко?

Уже 7 мая Константин Константинович описывает, как встретился со своим отцом великим князем Константином Николаевичем и имел с ним долгую, серьезную беседу. Обсуждались два судьбоносных для К. Р. вопроса: смена традиционной для его семьи флотской службы на сухопутную и женитьба.

Перед этой встречей Константин сильно волновался, опасаясь, что отец не поймет и не одобрит его планов.

В итоге Папá, конечно, расстроился, но неожиданно дал согласие и на перевод в пехоту, и на выбор невесты с одной лишь оговоркой: вступать в брак «…не из-за желания жениться во что бы то ни стало, а если полюблю».16

После разговора с отцом К. Р. с облегчением молился в своей комнате. «Теперь гора с плеч свалилась. Остается всего один важный вопрос: пошлет ли мне Господь вскоре супругу? Дай-то Бог, а то я гибну от скверных, неестественных17 страстей и наклонностей».18

Брак великий князь Константин Константинович видел не как формальный бюрократический акт, а как духовный союз, призванный изменить весь строй его мыслей и образа жизни. Потому чрезвычайно серьезно отнёсся к наставлению отца: «… если мне кто-нибудь понравится, например, дочь Маруси,19 не торопиться, а выждать, убедиться в своих чувствах и только тогда приступить с предложением».20

И великий князь отныне постоянно прислушивается к движениям своей души, пристально «всматривается» в собственные мысли и чувства. Но что может понять о них юноша, обреченный любить и жениться согласно долгу – по строгим сословным правилам?

Любовь к Богу великий князь уже узнал, но как разобраться с любовью к женщине? Разве что уповая на Божий промысел. И он непрестанно, горячо, страстно молился Господу, просил подать знак…

Первая встреча с потенциальной невестой состоялась в мае 1882 года в Гмундене. По свидетельствам в дневнике К. Р., Мари Ганноверская не произвела на него большого впечатления, хотя он отметил милое лицо, спокойную неторопливость жестов и… сходство с Мамá голосом и движениями.21

Ничего не решив, великий князь уезжает в Италию, однако к 20 мая возвращается в Германию для второго свидания с Мари. Но он все еще не уверен в выборе и 21 мая пишет в дневнике: «Я жду случайности и не женюсь на ком-нибудь только из желания жениться. Я жду минуты полюбить, и минута эта, надеюсь, наступит скоро».22

Мы так подробно останавливаемся на переживаниях великого князя в этот важнейший период его жизни, чтобы показать, насколько серьезно и трепетно было его общение со своей собственной душой. Насколько важно было ему научиться узнавать знаки Промысла Божьего и следовать им. Для человека творческого такой диалог – основа его самовыражения.

Христианский дух, прежде чем пронизать поэзию К. Р., его драму «Царь Иудейский», формировался и укреплялся в поэте.

1882 год – год выбора жены, был, пожалуй, особенно насыщен молитвами и проведен в мучительных попытках услышать Божью волю громче, чем свою. В том его поддерживает и духовник в Афинах, письмо от которого Константин получил в Штутгарте, о чем записал в дневнике 25 мая: «Он узнал о моем намерении жениться и дает прелестные советы: побольше молиться и возложить все упования на Бога».23

Князь уповает, но как узнать: «она» или «не она»? Он мечется, страдает, но держится твердо в ожидании знака свыше. Для него выбор супруги – вопрос спасения души. В дневниковых записях о важнейших событиях жизни с момента венчания станет присутствовать слово «жена». Но относиться оно будет не к Мари Ганноверской…

Точку в метаниях великого князя относительно Мари поставил сопровождавший его генерал-адъютант Шестаков, о чем Константин Константинович записал в дневнике 29 мая 1882 года: «…на мой вопрос он ответил: „Вам не под пару!“».24

Все, решение принято! Великий князь смущен, расстроен – это понятно, ведь жениться надо, для этого надо полюбить, а сословные требования сильно ограничивают выбор невесты, и мало времени… Мамá раздражена, ганноверская родня обижена, но… Спасение души не может сопровождаться изменами ей.

Князь едет в Штутгарт, оттуда в Баден-Баден, затем во Франкфурт… Мысли о необходимости брака не оставляют его, и он продолжает горячо молиться, прося у Господа послать ему суженую. Если бы он только знал, с какими душевными мучениями столкнется, когда найдет ее…

Прибыв 9 июня в Альтенбург, Константин Константинович попадает на похороны своей троюродной сестры 15-летней Маргариты Саксен-Альтенбургской.

В церкви он знакомится с родными сестрами покойной – Марией и Елизаветой. Может ли быть что-либо более мистически-таинственным и трогательным для поэтической души, чем первая встреча под траурный марш Шопена? Одетая в траур 16-летняя Елизавета посмотрела на князя из-под черной вуали большими глазами «…как-то странно: печально и дружески, пытливо и вопросительно. Что хотели сказать эти глаза?»25